Читать интересную книгу Иван III — государь всея Руси (Книги четвертая, пятая) - Валерий Язвицкий

— На сем, государь, мы думу нашу кончим, и яз напишу Геннадию послание, дабы обыскивал он еретиков токмо с государевыми наместниками и посадил бы в подземную новгородскую темницу латыньского монаха Вениамина за еретичество и вмешательство в дела государевы. Присланных же к нам жидовствующих пусть обыщет вместе с наместниками и о суде своем нам сообщит.

Иван Васильевич строго оглядел всех и произнес:

— Ин будь по-вашему! — И обратясь к новгородским попам и дьякам, сказал:

— А вы уразумейте все, что нам надобно. Посему, как вас примет архиепископ Геннадий и что содеет с вами, вы за общим своим подписом напишите обо всем богомольцу нашему митрополиту яко главе церкви русской православной.

Прощаясь с Геронтием, Иван Васильевич сказал:

— Мне надобно, отче, быть у собя в хоромах до обеда, ты же тут купно с князем Патрикеевым и дьяком Курицыным составь Геннадию послание, как мы с тобой обдумали, а список с него принесет мне Федор Василич к обеду.

В это время дворецкий митрополита доложил, что прибыл за государем дьяк Майко.

Приехав с обоими окольничими в свои хоромы, Иван Васильевич прошел с ними прямо в свою трапезную, всю уже убранную для троицына дня только что срубленными молодыми березками. Словно далекое детство заглянуло в княжии хоромы. В покоях сладко пахло молодым листом и соком березы. Иван Васильевич жадно вдохнул свежий запах зелени и, улыбнувшись, весело сказал вслух свои мысли:

— Иван мой утре беспременно приедет. Он тоже с издетства любит в хоромах наших кудрявые березки в троицын день.

Старик Плещеев улыбнулся ласково и молвил:

— Пригонит, пригонит к нам утре наш государь-то, осветит хоромы наши своей юностью… Беспременно пригонит… Может, и сноху твою со внуком привезет…

Иван Васильевич, обернувшись к своему дворецкому, приказал:

— Приведи-ка сюды наших купцов, гостей московских, воротившихся с товарами заморскими из чужих земель…

Обратясь к своим окольничим, он шутливо добавил:

— А наших купцов на рубежах-то литовских, чаю, и на сей раз грабили!

— Вестимо, государь, — ответил с усмешкой боярин Плещеев, — так испокон веков на всех рубежах гостей богатых да купцов грабят мытники и прочие…

— Будь здрав, государь, — входя в палату и земно кланяясь, заговорили гости — купцы Игнат Верблюд, Тишка Коврижкин и Гридя Лукин.

— Будьте и вы здравы, — милостиво ответил Иван Васильевич, — как дошли?

— Милостью Божьей живы-здравы, государь, — вперебой заговорили купцы, — токмо в товарах у нас ущерб великий.

— Где же вас пограбили? — спросил государь.

— Сперва у господаря молдавского, а после у литовских рубежей, — ответил Игнат Верблюд.

— И нас тамо же, — добавили Лукин и Коврижкин.

— А где больше-то грабили? — спросил Иван Васильевич.

— Твои товары, государь, которые я вез, более пограбили у литовских рубежей, — ответил Верблюд.

— А наши товары и тамо и тут грабили одинаково, — пожаловались Коврижкин и Лукин.

— А что ж на руках у вас осталось? — смеясь, полюбопытствовал Иван Васильевич.

— У господаря-то молдавского, главное, нас мытом великим обидели, а в Литве сверх мыта много и товаров насильно поотымали, — заговорил снова Верблюд. — Так вот у Тиши Коврижкина, что от митрополита ездил, киевские мытники, жидовины Симха и Рябичка, силой отняли для наместника киевского Юрия Пацовича камку амазскую, а у Лукина, что для князя Патрикеева ездил, насильно взяли сто аршин тафты черной йездской и два аршина шелка кафинского, да захватили для Домоткана, воеводы киевского, епанчу бурскую, да тесьму кусками разных цветов, фунт имбирю, фунт перцу… А в Дебрянске[140] держали нас пять недель и силой отняли: две камки бурские, сто восемьдесят четыре локтя тафты бурской и йездской, семь чириков шелку алого, четырнадцать брусов мыла грецкого…

— Сколь же товару для митрополита и для князя Патрикеева уцелело? — спросил Иван Васильевич.

— Не ведаю. У тобя же, государь, Бог помог мне наиценных два ковра схоронить да тридцать семь лал дорогих и много жемчуга крупного, десять брусов мыла грецкого да кубки грецкие.

— И сие добре! — воскликнул с усмешкой великий князь. — А какие новости есть за рубежом?

— Сказывали нам, — ответил Игнат Верблюд, — что прошлое лето господарь молдавский под руку круля Казимира стал и присягнул ему вместе на турков идти. Бают, сговор сей папа рымский урядил, обещав им свою помочь…

Государь нахмурился и глухо молвил окольничим:

— Добре. Пождем еще, что из сего выйдет. Токмо султан-то нам нужней папы…

Иван Васильевич неожиданно насмешливо улыбнулся и сказал купцам:

— Ну, топерь идите к митрополиту и ко князю Патрикееву, порадуйте их так же прибылью, как и меня…

После обеда, когда слуги убрали все со стола, оставив только флягу с теплым красным заморским вином, Иван Васильевич продолжал беседу с дьяком Курицыным.

Государь, потягивая медленно вино из кубка, говорил задумчиво:

— Остарели, видать, мы с тобой, Федор Василич, больно пристрастились к винам фряжским и к любомудрию.

— Прости, державный, не согласен яз с тобой, — заговорил Курицын. — Ведь мы же хорошо исполняем свою службу? Ведем переговоры с крулем польским и другими государями и новые законы составляем.

— Так оно так, — задумчиво продолжал Иван Васильевич, — токмо мы все более и более думаем о счастье либо о горе человечьем. Вот и днесь принес ты мне список с послания Геронтия к Геннадию. Оба вы с митрополитом написали ясно, вразумительно и строго, а уж мы и забыли о сем и, как старые бабы, про горе и счастье человечье баим, про свои минувшие годы вспоминаем, а вот сей часец яз о стариковской болтовне Илейки вспомнил.

— Что ты, государь, — возразил Курицын, — его болтовня часто весьма мудрой была.

— Бывала иной раз и мудрой, — заметил Иван Васильевич, — да с чудачеством, да со старинными притчами и разными сказками детскими.

— А все же вельми любопытно и мудро у него иной раз выходило, — молвил Курицын. — Старик-то краснобай был. Ой в любви женской много понимал. Раз Илейка мне сказывал про Адама и Еву. «Бог-де, — баил он, — Еву из ребра Адамова изделал, а потом-де так и повелось, что мужик ищет ту женку, которая из его ребра изделана, а найдет — до конца жизни ее одну и любит».

— Ишь ведь нагородил и Адама приплел! — рассмеявшись, заметил государь, а про себя грустно подумал: «Яз, пожалуй, в Дарьюшке-то свое ребрышко нашел».

Курицын, взглянув на государя, добавил:

— Мыслю, Илейка сказывал в сей басне о единении душевной и телесной любви.

Иван Васильевич метнул подозрительный взгляд на дьяка, но, овладев собой, сказал с непринужденной улыбкой:

— Может быть, так у некоих счастливцев бывает в нашей земной юдоли. К человечьему счастью у покойного дядьки моего особое чутье было. Сказывал он и мне как-то, что сам он всякую струну у сердца слышит.

— Вот вишь, государь, — усмехнулся Курицын, — и выходит, старик-то мудрецом был, разумел телесную и душевную жизнь…

В дверь постучали. Вошел дьяк Майко в сопровождении дворецкого и спросил:

— Государь, днесь ты хотел принять посла от короля Казимира. Он ждет тобя в передней. Как прикажешь?

— А кто там, в передней-то, есть и как все наряжено? — спросил Иван Васильевич.

— Наместник твой московский князь Патрикеев там, бояре и почетная стража твоя, — сообщил Майко.

— Скажи князю Патрикееву, — приказал государь, — сей часец буду в передней с Федором Василичем, пусть пришлет за мной стражу и окольничих…

Когда государь вошел в переднюю, все ждали его стоя. Иван Васильевич сел на свое место, и его личная стража в золоченых доспехах полукругом встала около престола.

Князь Патрикеев выступил вперед и, поклонясь государю, сказал:

— Державный наш государь! Прибыл к тобе посол Ян Андреич Ивашенцев от короля польского и великого князя литовского, от Казимира Ягеллоновича.

Посол приблизился к трону и, склонясь на одно колено, воскликнул:

— Vivat rex Moscoviae![141]

Иван Васильевич узнал того самого посла, который приезжал к нему когда-то в Переяславль. Узнал его и Курицын и шепнул государю:

— Тот самый, которого ты в Переяславле велел споить. Со ксендзом он тогда приезжал… — и произнес громко перевод слов посла.

Иван Васильевич встал с престола и сказал:

— Да будет здрав и брат мой[142] король польский и великий князь литовский!

Потом протянул руку послу, которую тот почтительно поцеловал.

— Что сказывает мне брат мой король Казимир? — спросил Иван Васильевич.

— Привез яз тобе, государь, королевскую грамоту, — перевел слова посла дьяк Курицын. — Жалуется король на наезды князей твоих и людей их на королевские литовские вотчины и вотчины слуг короля. Вот о сем грамота самого короля. Разреши, государь, передать ее тобе.